«Какая красивая девочка», -- то и дело слышала Аллочка в детстве. Красивой её называли все: от бабушек на лавочке до учительниц в школе и просто прохожих.
Фото: istockphoto.com
«Какая же дочка у тебя красивая получилась, Свет», -- с искренним восхищением и не менее искренним недоумением твердили клиентки, приезжавшие к Аллочкиной маме на примерку.
Света -- раньше срока уставшая и примечательно некрасивая женщина -- шила.
Шила днями и ночами, чтобы Аллочка -- её доченька -- была одета, обута, накормлена не хуже других. А ещё и лучше.
Она этого заслуживала: такая красивая девочка получилась -- вся в отца.
С Амином Света была всего две недели, когда тот вышел из тюрьмы. Отоспался он у неё в квартирке, отъелся, заделал ребёночка и был таков.
Зеленоглазый красавец с соболиными бровями и резным носом не оставил Свете ни адреса своего, ни телефона, ни даже прощальной записочки несчастной. Просто исчез.
Света вернулась с рынка, привезла всё, что нужно на борщ. «За сигаретами, может, пошёл», -- подумала она и принялась готовить. Потом -- ждать. Потом -- ночь не спать. Потом -- опять ждать. Так и не дождалась. Ни завтра, ни послезавтра, ни через 20 лет.
Зато дочка получилась -- всем на зависть: длинненькая, тоненькая, с хорошеньким выпуклым лобиком и прозрачными зелёными глазами. Кожа -- золотистая, солнцем поцелованная, гладкая как яичко. Волосы -- медовые, шёлковые, ниже пояса.
«С неё только иконы писать», -- как-то сказала одна клиентка.
Свете это так понравилось, что с тех пор она постоянно повторяла дочке: «С тебя только иконы писать, Аллочка».
Бывало, поставит красавицу свою на стул, на котором минуту назад горбилась за машинкой, примерит на неё новенькое, только что пошитое платьице и налюбоваться не может, твердит про свои иконы.
Аллочке сравнение с иконами не нравилась. Она прекрасно знала: тётям на иконах до неё -- далеко, ведь это она -- самая красивая девочка в подъезде, в доме, в классе, в мире.
Лет с двенадцати Аллочка взяла за привычку ставить мамин швейный стул у трильяжа, садиться на него и глядеть на себя в зеркало. Сначала -- просто глядеть. Через несколько лет -- подкрашиваться.
«Какая же я красивая!» -- думала в те моменты Аллочка, точно зная, что с помощью своей красоты оторвёт себе мужчину, который подарит ей весь мир.
Мужчину она оторвала на первом же курсе техникума. Бизнесмена Эдика.
Эдик лишил Аллочку девственности у неё дома, когда мать была на даче. После сидел на швейном стуле и курил сигареты с ментолом.
К себе он Аллочку привести не мог: там была жена -- никакая и старая, 32 года. Эдик её не любил.
Он любил Аллочку и на 19-летие подарил ей почти новую «Опель Омегу», но с женой так и не развёлся.
В конце концов, Аллочка его бросила, так как ей подвернулся уже по-настоящему крутой бизнесмен из Москвы. Вадим приметил Аллочку, когда та шла по улице. Увёз с собой в столицу, женился, подарил «Мерседес» -- белый, почти новый, многообещающе пахнущий счастьем.
Через полгода после свадьбы ударил. Через два -- выгнал, когда в пылу ссоры Аллочка плюнула ему в лицо правдой о том, что по московским меркам он -- нищеброд, да и Химки эти несчастные -- не Москва.
В ожидании настоящего мужчины, Аллочка устроилась в салон красоты администратором.
В салон приезжали жёны тех, кто подходил Аллочке в мужья. Женщины эти -- почти все на одно лицо -- много по каким поводам истерили и много кого презирали.
То, что она гораздо красивее их, Аллочка знала. Увы, знали это и клиентки и постоянно к ней придирались, пока Аллочку не уволили за то, что она флиртовала с мужем одной из них.
На самом деле, это не она с ним флиртовала, а он -- с ней. Аллочка никогда не флиртовала первой: она была слишком красива для этого.
Потом были ещё какие-то работы, мужчины, надежды. Всё всегда почти складывалось.
В какой-то момент Аллочка очень устала: и от съёмных квартир, и от пробок, в которых она часами простаивала в своём уже порядком изношенном белом «Мерседесе», и от работ, на которых ей приходилось угождать дамочкам, которые каким-то чудом смогли сделать финальный рывок между «почти получилось» и «получилось». Но больше всего Аллочка устала от этого проклятого «почти».
В июле она вернулась в родной город продать материну квартиру и на вырученные деньги начать жить заново. Стояла жара.
Аллочка сидела на швейном стуле, курила сигареты с ментолом, пила тёплое белое вино из супермаркета, пропахшего дешёвыми продуктами, и понимала: денег от продажи квартиры надолго не хватит.
Позвонить было некому.
Аллочка подошла к зеркалу, чтобы придать себе сил. Отражение собственной красоты всегда придавало сил.
Уже приготовившись сложить губы в победной улыбке самой красивой девочки в подъезде, в доме, в классе, в мире, Аллочка вдруг увидела в зеркале совершенно чужую ей женщину с бесформенным полноватым лицом.
Под зелёными глазами этой женщины залегли две глубокие морщины -- точно такие, какие были у матери. Губы -- некогда сочные, чувственные, с красивым изгибом по краю -- побледнели и будто бы даже усохли. Волосы больше не растекались по плечам шёлковым мёдом, а походили на прошлогоднюю траву.
Это была не она, не Аллочка. Нет! Нет! Нет!
Аллочка допила вино и вспомнила про бизнесмена Эдика, который её любил, но так и не развёлся с женой.
Позвонила. Приехал.
Эдик сильно сдал, постарел. Однако в его взгляде Аллочка отчётливо прочитала, что это она сильно сдала, это она постарела.
Спать вместе не стали, хоть Аллочка и могла бы. Говорить было не о чем. Он уехал.
Аллочка выкурила последнюю сигарету, нашла в кладовке верёвку и, встав на мамин стул, безо всякой задней мысли повесилась.
Жить было незачем.
Свежие комментарии